Дирекция образовательных программ в сфере культуры и искусства — это некоммерческая организация, осуществляющая свою деятельность в сфере культуры, искусства и образования и платформа разработки методических рекомендаций для преподавания творческих дисциплин.
ОБРАЗОВАНИЕ | КУЛЬТУРА | ИСКУССТВО
Константин Волостнов:
«Одним из важнейших факторов для творческого развития является профессиональный обмен и, может быть, не всегда простая, но конкурентная среда, когда ты и в собственной игре и в работе со студентами каждый раз должен держать высокую планку, что, конечно же, не всегда легко»
«Одним из важнейших факторов для творческого развития является профессиональный обмен и, может быть, не всегда простая, но конкурентная среда, когда ты и в собственной игре и в работе со студентами каждый раз должен держать высокую планку, что, конечно же, не всегда легко»
Константин Волостнов
Российский органист, пианист и клавесинист
— Когда Вы впервые поняли, что хотите связать свою жизнь с музыкой?
— Это понимание как-то возрастало. Я бы сказал, что оно усиливалось по мере осознания моей любви к органу и освоении всё больших знаний об этом инструменте. Несомненно, знакомство с музыкой Баха также стало серьезнейшим импульсом. Наверно где-то с восьми лет Бах и орган стали занимать моё сознание всё больше и больше.
— Это понимание как-то возрастало. Я бы сказал, что оно усиливалось по мере осознания моей любви к органу и освоении всё больших знаний об этом инструменте. Несомненно, знакомство с музыкой Баха также стало серьезнейшим импульсом. Наверно где-то с восьми лет Бах и орган стали занимать моё сознание всё больше и больше.
«Бесконечно могу рассказывать о какой-то сказочной атмосфере свободы и ответственности в школе, царившей среди детей»
— Начинался ваш путь в Детской музыкальной хоровой школе «Весна» имени А.С. Пономарёва и продолжился в Московской городской детской музыкальной школе имени С.С. Прокофьева. Повлияло ли обучение в музыкальной школе на Вашу карьеру?
— Однозначно, и по-другому не могло и быть. Во-первых, музыкальная школа — это проводник к освоению профессиональных знаний. Во-вторых, если говорить уже непосредственно о тех школах, где я имел счастье учиться, то это, безусловно, особенный опыт, полученный очень и очень вовремя. Безумно благодарен судьбе за соприкосновение с профессиональной музыкой именно в стенах «Весны». Александр Сергеевич Пономарёв, будучи уникальным специалистом в хоровом, да и вообще музыкальном искусстве, воспитал и собрал в школе редких учителей, преданных особой идее чистого искусства. Именно поэтому в репертуаре хоров было так много духовной, серьезной и совсем не детской музыки. Он умудрился создать какой-то невероятный стандарт вкуса и стиля, за коими стояли, конечно, колоссальная работа, талант и дисциплина. С большой любовью вспоминаю моих учителей там: Аллу Анатольевну Байкову, Марину Леонидовну Алексееву, Марину Леонидовну Бялую. Бесконечно могу рассказывать о какой-то сказочной атмосфере свободы и ответственности в школе, царившей среди детей. Мы сами брали классы, залы, музеи были открыты, всё было очень красиво и необычно устроено. Вечером совершенно не хотелось оттуда уходить…
Я очень рад, что сегодня дело Александра Сергеевича с той же дотошностью и подлинной сердечной любовью продолжает Надежда Владимировна Аверина — его ученица, а позже — ближайшая коллега.
Я никогда не говорил об этом, и, думаю, ошибочно: ведь в этой школе я оказался по совету моей первой учительницы музыки — Ирины Александровны, к которой я ходил на уроки фортепиано на улице Коненкова.
Школа имени Прокофьева же была местом реализации мечты — под руководством моей «органной мамы», а сегодня уже друга и коллеги, Марии Михайловны Поташниковой я приступил к изучению органного мастерства. Особенностью этой школы являлись не только старые и прочные музыкальные традиции, но и наличие с середины XX века там класса органа. Я учился уже в новом здании школы с прекрасным концертным залом, между прочим построенным с учётом возможного наличия на его сцене большого духового органа! В этой школе я встретил и таких прекрасных педагогов, как Камила Александровна Быстрова и Зинаида Иосифовна Жалковская.
— Однозначно, и по-другому не могло и быть. Во-первых, музыкальная школа — это проводник к освоению профессиональных знаний. Во-вторых, если говорить уже непосредственно о тех школах, где я имел счастье учиться, то это, безусловно, особенный опыт, полученный очень и очень вовремя. Безумно благодарен судьбе за соприкосновение с профессиональной музыкой именно в стенах «Весны». Александр Сергеевич Пономарёв, будучи уникальным специалистом в хоровом, да и вообще музыкальном искусстве, воспитал и собрал в школе редких учителей, преданных особой идее чистого искусства. Именно поэтому в репертуаре хоров было так много духовной, серьезной и совсем не детской музыки. Он умудрился создать какой-то невероятный стандарт вкуса и стиля, за коими стояли, конечно, колоссальная работа, талант и дисциплина. С большой любовью вспоминаю моих учителей там: Аллу Анатольевну Байкову, Марину Леонидовну Алексееву, Марину Леонидовну Бялую. Бесконечно могу рассказывать о какой-то сказочной атмосфере свободы и ответственности в школе, царившей среди детей. Мы сами брали классы, залы, музеи были открыты, всё было очень красиво и необычно устроено. Вечером совершенно не хотелось оттуда уходить…
Я очень рад, что сегодня дело Александра Сергеевича с той же дотошностью и подлинной сердечной любовью продолжает Надежда Владимировна Аверина — его ученица, а позже — ближайшая коллега.
Я никогда не говорил об этом, и, думаю, ошибочно: ведь в этой школе я оказался по совету моей первой учительницы музыки — Ирины Александровны, к которой я ходил на уроки фортепиано на улице Коненкова.
Школа имени Прокофьева же была местом реализации мечты — под руководством моей «органной мамы», а сегодня уже друга и коллеги, Марии Михайловны Поташниковой я приступил к изучению органного мастерства. Особенностью этой школы являлись не только старые и прочные музыкальные традиции, но и наличие с середины XX века там класса органа. Я учился уже в новом здании школы с прекрасным концертным залом, между прочим построенным с учётом возможного наличия на его сцене большого духового органа! В этой школе я встретил и таких прекрасных педагогов, как Камила Александровна Быстрова и Зинаида Иосифовна Жалковская.
— Участвуете ли Вы в дальнейшей судьбе школ? Может быть, принимаете участие в концертах?
— Безусловно, насколько позволяют обстоятельства. Для меня чрезвычайно ценен мой контакт с руководством и сотрудниками обеих моих школ. И, конечно, я появляюсь на их сценах в качестве исполнителя.
— Безусловно, насколько позволяют обстоятельства. Для меня чрезвычайно ценен мой контакт с руководством и сотрудниками обеих моих школ. И, конечно, я появляюсь на их сценах в качестве исполнителя.
— Расскажите подробнее о Вашем многолетнем опыте преподавания. Вы преподавали не только в Московской консерватории, но и давали международные мастер-классы?
— Несмотря на то, что преподавать частно я начал ещё в консерваторские годы, то есть 20 лет назад, может показаться странным, что в своих мечтах я, в первую очередь, видел себя на эстраде. Тем не менее, действительно, преподавание было серьезной частью моей творческой жизни.
Спустя где-то пару лет после уже упомянутого первого опыта учительства я занял должность художественного руководителя Северокавказской государственной филармонии имени В.И. Сафонова, тогда носившей название Госфилармонии на Кавминводах. В те годы в филармонии был весьма внушительный по составу, так называемый «филармонический отдел», включавший различных исполнителей, обеспечивавших музыкальный досуг отдыхающих. Происходило это на многих площадках санаториев, а также в различных филармонических залах региона. Составы были совершенно разные: дуэты вокалистов, скрипачей с фортепиано, фортепианное трио, вокальный дуэт с фортепиано и т.д. Всего, мне кажется, около 10 постоянно работающих бригад. Так вот весь этот отдел, помимо симфонического сезона, оказался в моем ведении. Вместе с формальным контролем за уровнем и содержанием программ, входившим в мои обязанности, с некоторыми музыкантами мы работали в формате уроков-мастер-классов. Я помню нескольких замечательных коллег, которые, несмотря на внушительную разницу в возрасте, с удовольствием работали с «молодым худруком» именно в таком ключе, пользуясь не только сторонним ухом, но и тем, что я мог дать им как выпускник Московской консерватории и как студент Высшей школы музыки в Штутгарте.
В 2010 году я приступил к преподаванию в Московской консерватории. И опять же, несмотря на явную любовь к сцене, обнаружил то, что я интересен студентам, и что этот их интерес вместе с моей природной настойчивостью приносит вполне ощутимые результаты. За 12 лет работы мои ученики девять раз становились лауреатами и дипломантами международных конкурсов, что в условиях наших небольших, в сравнении с пианистами или скрипачами, органных классов довольно неплохо.
Было чрезвычайно любопытно и полезно с профессиональной точки зрения на протяжении пяти лет преподавать на международной академии Матаро (Барселона, Испания). Состав учеников там был всегда очень разный. Конечно, россияне, а также испанцы, шведы, американцы, португальцы, словенцы, словаки, корейцы… Вместе с коллегами из Англии, Австрии, Германии, Италии, Испании, Нидерландов мы смогли создать особую среду, с одной стороны полную весьма и весьма сосредоточенной работы и даже каких-то профессиональных соревнований, а с другой — чрезвычайно приятного и открытого общения, ведь не стоит забывать, что Матаро — это совершенно упоительное атмосферное средиземноморское побережье. Хотя и играть на органе в +35, конечно, не очень просто.
Сейчас, вспоминая работу со студентами, наблюдение за мастер-классами коллег, множество сыгранных и прослушанных концертов там, я с уверенностью могу сказать, что одним из важнейших факторов для творческого развития является профессиональный обмен и, может быть, не всегда простая, но конкурентная среда, когда ты и в собственной игре, и в работе со студентами каждый раз должен держать высокую планку, что, конечно же, не всегда легко.
— Несмотря на то, что преподавать частно я начал ещё в консерваторские годы, то есть 20 лет назад, может показаться странным, что в своих мечтах я, в первую очередь, видел себя на эстраде. Тем не менее, действительно, преподавание было серьезной частью моей творческой жизни.
Спустя где-то пару лет после уже упомянутого первого опыта учительства я занял должность художественного руководителя Северокавказской государственной филармонии имени В.И. Сафонова, тогда носившей название Госфилармонии на Кавминводах. В те годы в филармонии был весьма внушительный по составу, так называемый «филармонический отдел», включавший различных исполнителей, обеспечивавших музыкальный досуг отдыхающих. Происходило это на многих площадках санаториев, а также в различных филармонических залах региона. Составы были совершенно разные: дуэты вокалистов, скрипачей с фортепиано, фортепианное трио, вокальный дуэт с фортепиано и т.д. Всего, мне кажется, около 10 постоянно работающих бригад. Так вот весь этот отдел, помимо симфонического сезона, оказался в моем ведении. Вместе с формальным контролем за уровнем и содержанием программ, входившим в мои обязанности, с некоторыми музыкантами мы работали в формате уроков-мастер-классов. Я помню нескольких замечательных коллег, которые, несмотря на внушительную разницу в возрасте, с удовольствием работали с «молодым худруком» именно в таком ключе, пользуясь не только сторонним ухом, но и тем, что я мог дать им как выпускник Московской консерватории и как студент Высшей школы музыки в Штутгарте.
В 2010 году я приступил к преподаванию в Московской консерватории. И опять же, несмотря на явную любовь к сцене, обнаружил то, что я интересен студентам, и что этот их интерес вместе с моей природной настойчивостью приносит вполне ощутимые результаты. За 12 лет работы мои ученики девять раз становились лауреатами и дипломантами международных конкурсов, что в условиях наших небольших, в сравнении с пианистами или скрипачами, органных классов довольно неплохо.
Было чрезвычайно любопытно и полезно с профессиональной точки зрения на протяжении пяти лет преподавать на международной академии Матаро (Барселона, Испания). Состав учеников там был всегда очень разный. Конечно, россияне, а также испанцы, шведы, американцы, португальцы, словенцы, словаки, корейцы… Вместе с коллегами из Англии, Австрии, Германии, Италии, Испании, Нидерландов мы смогли создать особую среду, с одной стороны полную весьма и весьма сосредоточенной работы и даже каких-то профессиональных соревнований, а с другой — чрезвычайно приятного и открытого общения, ведь не стоит забывать, что Матаро — это совершенно упоительное атмосферное средиземноморское побережье. Хотя и играть на органе в +35, конечно, не очень просто.
Сейчас, вспоминая работу со студентами, наблюдение за мастер-классами коллег, множество сыгранных и прослушанных концертов там, я с уверенностью могу сказать, что одним из важнейших факторов для творческого развития является профессиональный обмен и, может быть, не всегда простая, но конкурентная среда, когда ты и в собственной игре, и в работе со студентами каждый раз должен держать высокую планку, что, конечно же, не всегда легко.
«Образование в целом и музыкальное в частности — подвижная среда, живо реагирующая на процессы в обществе»
— Наблюдаете ли Вы какие-то тенденции российского музыкального образования?
— Однозначно. Образование в целом и музыкальное в частности — подвижная среда, живо реагирующая на процессы в обществе. Среди позитивных тенденций хотелось бы особо отметить такую удивительную и, даже можно сказать, уникальную популярность органа на уровне детских музыкальных школ. Если в моём детстве мама, для того чтобы найти во всей Москве пять-семь школ с органом, должна была обзвонить весь телефонный справочник, то сегодня класс органа вы найдёте, наверно, в четырёх из каждых пяти школ, если не чаще. Тридцать лет назад о таком можно было только мечтать. И здесь, кстати, мы выгодно отличаемся от положения дел с детским органным образованием в Европе. Советская модель высококлассного профессионального образования до 14 лет включила и орган, распространив на него требования, предъявляемые к остальным специальностям. Именно поэтому сегодня мы можем наблюдать такое количество детских органных конкурсов, что, безусловно, очень хорошая тенденция.
— Однозначно. Образование в целом и музыкальное в частности — подвижная среда, живо реагирующая на процессы в обществе. Среди позитивных тенденций хотелось бы особо отметить такую удивительную и, даже можно сказать, уникальную популярность органа на уровне детских музыкальных школ. Если в моём детстве мама, для того чтобы найти во всей Москве пять-семь школ с органом, должна была обзвонить весь телефонный справочник, то сегодня класс органа вы найдёте, наверно, в четырёх из каждых пяти школ, если не чаще. Тридцать лет назад о таком можно было только мечтать. И здесь, кстати, мы выгодно отличаемся от положения дел с детским органным образованием в Европе. Советская модель высококлассного профессионального образования до 14 лет включила и орган, распространив на него требования, предъявляемые к остальным специальностям. Именно поэтому сегодня мы можем наблюдать такое количество детских органных конкурсов, что, безусловно, очень хорошая тенденция.
— На каких инструментах Вы предпочитаете играть: исторических, современных?
— Я предпочитаю играть на хороших органах. Особо подчеркну, что к ним я отношу исключительно духовые инструменты, а в их числе есть, конечно, и исторические, и современные. На российском пространстве исторических органов крайне мало, и все они, естественно, относятся к позднеромантическому периоду: всего их меньше десяти. Я довольно много работал на трёх наиболее значительных из этих исторических инструментов: органы Большого зала Московской консерватории, церкви свв. Петра и Павла в Москве, а также Центральной церкви Евангельских христиан-баптистов. У нас есть несколько современных инструментов, построенных в исторической, уже барочной манере. И с этими органами мне также довелось весьма плотно поработать, записав на них пять дисков. Конечно, несколько примеров прогрессивного органостроительства также не оставляют меня равнодушным: орган Дома музыки в Москве, орган Зарядья…
— Я предпочитаю играть на хороших органах. Особо подчеркну, что к ним я отношу исключительно духовые инструменты, а в их числе есть, конечно, и исторические, и современные. На российском пространстве исторических органов крайне мало, и все они, естественно, относятся к позднеромантическому периоду: всего их меньше десяти. Я довольно много работал на трёх наиболее значительных из этих исторических инструментов: органы Большого зала Московской консерватории, церкви свв. Петра и Павла в Москве, а также Центральной церкви Евангельских христиан-баптистов. У нас есть несколько современных инструментов, построенных в исторической, уже барочной манере. И с этими органами мне также довелось весьма плотно поработать, записав на них пять дисков. Конечно, несколько примеров прогрессивного органостроительства также не оставляют меня равнодушным: орган Дома музыки в Москве, орган Зарядья…
— Вы выпустили 17 сольных дисков, записанных на различных органах Москвы, Санкт-Петербурга и знаменитом органе Домского собора в Риге. Как возникла такая идея? Планируете ли Вы продолжить серию дисков?
— Вообще, за весьма пристальное отношение к записям я должен благодарить моего консерваторского профессора по органу Алексея Александровича Паршина. Он всегда с особым вниманием относился в фиксации исполнений и последующей жизни этого материала, считая подобную деятельность важной составляющей профессии. По своей практике могу сказать, что это действительно увлекательный процесс, но довольно затратный во всех отношениях. В настоящий момент одна работа в силу обстоятельств до сих пор не закончена — это все органные сочинения Иоганнеса Брамса, записанные на аутентичном инструменте Центральной церкви Евангельских христиан-баптистов, уникальном памятнике органостроения, вышедшем из мастерской Эрнста Рёвера в 1898 году. Также есть планы по записи довольно интересного исторического органа в Беларуси.
— Вообще, за весьма пристальное отношение к записям я должен благодарить моего консерваторского профессора по органу Алексея Александровича Паршина. Он всегда с особым вниманием относился в фиксации исполнений и последующей жизни этого материала, считая подобную деятельность важной составляющей профессии. По своей практике могу сказать, что это действительно увлекательный процесс, но довольно затратный во всех отношениях. В настоящий момент одна работа в силу обстоятельств до сих пор не закончена — это все органные сочинения Иоганнеса Брамса, записанные на аутентичном инструменте Центральной церкви Евангельских христиан-баптистов, уникальном памятнике органостроения, вышедшем из мастерской Эрнста Рёвера в 1898 году. Также есть планы по записи довольно интересного исторического органа в Беларуси.
— У Вас немало наград престижных конкурсов и фестивалей. Какое конкурсное выступление Вам запомнилось больше всего?
— Мне трудно выделить выступление на каком-то отдельном конкурсе. Конечно, успешное выступление в Англии на старейшем и сложнейшем конкурсе в мире — это несравнимые впечатления. Грандиозный собор в Сэнт-Олбанс, в котором проходили прослушивания, — это потрясающее место само по себе! С другой стороны, игра с оркестром и превосходным дирижёром, профессором Анатолием Абрамовичем Левиным на конкурсе имени А.Ф. Гедике в Москве — незабываемый и удивительно светлый опыт. При этом конкурс на юге Германии в городе Шрамберге, целиком в своих трёх турах посвящённый немецкой романтической музыке для органа, также совершенно иное пространство впечатлений, заставивших меня задуматься об определённых параллелях в русском и немецком музыкальном миропонимании. Неслучайно же Чайковский настолько уважал композиторское наследие Германии и во многом на него ориентировался.
— Мне трудно выделить выступление на каком-то отдельном конкурсе. Конечно, успешное выступление в Англии на старейшем и сложнейшем конкурсе в мире — это несравнимые впечатления. Грандиозный собор в Сэнт-Олбанс, в котором проходили прослушивания, — это потрясающее место само по себе! С другой стороны, игра с оркестром и превосходным дирижёром, профессором Анатолием Абрамовичем Левиным на конкурсе имени А.Ф. Гедике в Москве — незабываемый и удивительно светлый опыт. При этом конкурс на юге Германии в городе Шрамберге, целиком в своих трёх турах посвящённый немецкой романтической музыке для органа, также совершенно иное пространство впечатлений, заставивших меня задуматься об определённых параллелях в русском и немецком музыкальном миропонимании. Неслучайно же Чайковский настолько уважал композиторское наследие Германии и во многом на него ориентировался.
«Музыка — незримый, но реально существующий бескрайний мир...»
— Какие у вас главные источники вдохновения?
— Это, в первую очередь, сама музыка — незримый, но реально существующий бескрайний мир, бесконечный источник гармонии, открытий, человеколюбия и настоящей красоты. А также природа сама по себе и запечатлённая в живописи. Я обожаю архитектуру! Ну и, конечно, мой любимый инструмент — орган.
— Это, в первую очередь, сама музыка — незримый, но реально существующий бескрайний мир, бесконечный источник гармонии, открытий, человеколюбия и настоящей красоты. А также природа сама по себе и запечатлённая в живописи. Я обожаю архитектуру! Ну и, конечно, мой любимый инструмент — орган.
