Дирекция образовательных программ в сфере культуры и искусства — это некоммерческая организация, осуществляющая свою деятельность в сфере культуры, искусства и образования и платформа разработки методических рекомендаций для преподавания творческих дисциплин.
ОБРАЗОВАНИЕ | КУЛЬТУРА | ИСКУССТВО
Мария Кабалевская:
«Чтобы ребенку было легче учить прелюдии и фуги Баха, можно каждый голос выписывать своим цветом, чтобы ученик отвлекался от формальной стороны. Чтобы ему было очень интересно играть по цвету. Как синестезия у Набокова»
«Чтобы ребенку было легче учить прелюдии и фуги Баха, можно каждый голос выписывать своим цветом, чтобы ученик отвлекался от формальной стороны. Чтобы ему было очень интересно играть по цвету. Как синестезия у Набокова»
Мария Кабалевская
Главный редактор журнала «Учитель музыки», президент Фонда Д. Б. Кабалевского – о своем музыкальном детстве, необходимости перемен в музыкальном образовании и своем отношении к современной культуре.
Д: Вы – главный редактор журнала «Учитель музыки». Главная задача издания – дать возможность учителям музыки публиковать свои наработки и делиться своим опытом. Расскажите, какие тенденции в музыкальном образовании наблюдаются сегодня и с какими трудностями сталкиваются педагоги?
М.К.: Сегодня многие школы пытаются найти свой собственный путь, и среди этого моря сложно выделить конкретные тенденции. Задача нашего журнала – познакомить как можно большее количество учителей с актуальными поисками и методиками, с результатами научно-практических исследований. Если говорить о трудностях, которыми педагоги делятся с нами, то можно выделить одну основную – учителей превратили в чиновников от школы. Они должны заполнять невероятное количество отчетов, планов, проектов, получать множество подтверждений, добиваться согласований… То время, которое у них могло быть для самообразования, для повышения уровня собственной квалификации, они тратят на бумажную работу. И это катастрофически уменьшает творческую экспоненту, которая должна быть в любой работе.
Второй момент – существуют формальные стандарты образования, которые мы должны качественно выполнять и следовать им. Но ведь если говорить об уроке музыки, то 45 минут категорически недостаточно. Поэтому любой учитель стоит перед выбором – либо он не совсем точно выполняет эти стандарты, либо он их выполняет точно, но скомкано. И то, и другое – не очень хорошо. Многие жалуются, что они заведомо идут на некое нарушение этих стандартов и требований, чтобы сделать свои уроки более творческими. Если жестко придерживаться рамок, то творческая начинка будет страдать.
Д: Разве это не сигнал, что нужно менять систему, когда педагоги сознательно отходят от нормативов?
М.К.: Конечно, это именно тот самый сигнал. Об этом давно открыто говорят и пишут. «Наступило время что-то поменять в консерватории». Я в определенных пределах в курсе заграничных методик образования, часто вижу отсылки к ним в публикуемых нами статьях, также на конференциях люди довольно часто апеллируют к ним – но ничего особенно нового изобрести нельзя. Как и вся музыка – это 15 звуков, так и все типы музыки, которые были перечислены в программе Кабалевского, – это танец, марш и песня. Просто разница может быть в стиле преподавания, в методиках. В адаптации к национальным, местным особенностям. Можно делать акцент на хоровое пение, на слушание музыки. Но основа одна – все преподаватели стремятся к тому, чтобы их ученики полюбили музыку, все учителя хотят привить своим ученикам любовь к искусству. Я лично считаю, что все методики преподавания музыки в мире имеют, в конечном счете, одну и ту же цель. В каждой стране есть свои, веками нарабатываемые, ставшие почти генетическими, особенности искусства, и, естественно, в каждой стране они отличаются. Но итог у настоящих музыкантов один. Главное – понимать, чем ты занимаешься.
М.К.: Сегодня многие школы пытаются найти свой собственный путь, и среди этого моря сложно выделить конкретные тенденции. Задача нашего журнала – познакомить как можно большее количество учителей с актуальными поисками и методиками, с результатами научно-практических исследований. Если говорить о трудностях, которыми педагоги делятся с нами, то можно выделить одну основную – учителей превратили в чиновников от школы. Они должны заполнять невероятное количество отчетов, планов, проектов, получать множество подтверждений, добиваться согласований… То время, которое у них могло быть для самообразования, для повышения уровня собственной квалификации, они тратят на бумажную работу. И это катастрофически уменьшает творческую экспоненту, которая должна быть в любой работе.
Второй момент – существуют формальные стандарты образования, которые мы должны качественно выполнять и следовать им. Но ведь если говорить об уроке музыки, то 45 минут категорически недостаточно. Поэтому любой учитель стоит перед выбором – либо он не совсем точно выполняет эти стандарты, либо он их выполняет точно, но скомкано. И то, и другое – не очень хорошо. Многие жалуются, что они заведомо идут на некое нарушение этих стандартов и требований, чтобы сделать свои уроки более творческими. Если жестко придерживаться рамок, то творческая начинка будет страдать.
Д: Разве это не сигнал, что нужно менять систему, когда педагоги сознательно отходят от нормативов?
М.К.: Конечно, это именно тот самый сигнал. Об этом давно открыто говорят и пишут. «Наступило время что-то поменять в консерватории». Я в определенных пределах в курсе заграничных методик образования, часто вижу отсылки к ним в публикуемых нами статьях, также на конференциях люди довольно часто апеллируют к ним – но ничего особенно нового изобрести нельзя. Как и вся музыка – это 15 звуков, так и все типы музыки, которые были перечислены в программе Кабалевского, – это танец, марш и песня. Просто разница может быть в стиле преподавания, в методиках. В адаптации к национальным, местным особенностям. Можно делать акцент на хоровое пение, на слушание музыки. Но основа одна – все преподаватели стремятся к тому, чтобы их ученики полюбили музыку, все учителя хотят привить своим ученикам любовь к искусству. Я лично считаю, что все методики преподавания музыки в мире имеют, в конечном счете, одну и ту же цель. В каждой стране есть свои, веками нарабатываемые, ставшие почти генетическими, особенности искусства, и, естественно, в каждой стране они отличаются. Но итог у настоящих музыкантов один. Главное – понимать, чем ты занимаешься.
«Искусство учит, в том числе, думать наперед, задаваться вопросам: «а что будет, если я поступлю таким образом»? Именно искусство делает человека человеком»
Д: Есть ли какие-то конкретные, локальные моменты, которые вы хотели бы изменить в системе образования?
М.К.: Самое главное, что нужно сделать, – радикально поднять статус преподавателя и предметов эстетического цикла. Этот цикл и учителя, которые работают в нем, должны получать огромное уважение от всего общества. Нужно понимать, что только образованные люди в состоянии разумно существовать в обществе. Ведь откуда берется жестокость? В первую очередь – из-за отсутствия образования. Человек, который борется за получение чего-то здесь и сейчас, не задумывается о последствиях. А искусство учит, в том числе, думать наперед, задаваться вопросам: «а что будет, если я поступлю таким образом»? Именно искусство делает человека человеком. Как мы знаем, бытие определяет сознание и нужно сделать все, чтобы преподаватели не бегали по двум-трем работам, нужно улучшить их материальное положение. Сочетать прагматический подход с принципиальным.
М.К.: Самое главное, что нужно сделать, – радикально поднять статус преподавателя и предметов эстетического цикла. Этот цикл и учителя, которые работают в нем, должны получать огромное уважение от всего общества. Нужно понимать, что только образованные люди в состоянии разумно существовать в обществе. Ведь откуда берется жестокость? В первую очередь – из-за отсутствия образования. Человек, который борется за получение чего-то здесь и сейчас, не задумывается о последствиях. А искусство учит, в том числе, думать наперед, задаваться вопросам: «а что будет, если я поступлю таким образом»? Именно искусство делает человека человеком. Как мы знаем, бытие определяет сознание и нужно сделать все, чтобы преподаватели не бегали по двум-трем работам, нужно улучшить их материальное положение. Сочетать прагматический подход с принципиальным.
Д: Расскажите пожалуйста, работу над какими проектами вы ведете помимо «Фонда Дмитрия Кабалевского». Нет ли у вас в планах заниматься просветительской деятельностью, выступая с лекциями и мастер-классами, делясь своим опытом на площадках помимо вашего журнала?
М.К.: То, чем сейчас я занимаюсь, подходит под определение «просветительство». Помимо статей в журнале «Учитель музыки», мы с коллегами проводим мастер-классы и видеоконференции. Из недавних – план проведения конференция о роли музыки в патриотическом воспитании детей. Сейчас подобная конференция может быть проведена из-за пандемии только в видео-формате, но, возможно, это и к лучшему – в ней смогут принять участие большое количество учителей музыки и музейных работников. Также всегда откликаюсь на предложения выступить на той или иной площадке.
Недавно я была в Орле – там изумительная школа! У них концерты, музеи очень хорошие. Новосибирск произвел на меня просто ошеломляющее в этом отношении впечатление, очень было интересно разговаривать с учителями, просто с ребятами, настолько это все свободно, свежо. К сожалению, в Москве все заформализовано. Чем дальше от регулирующих органов, тем больше свободы у людей: у учителей, у директоров, у преподавателей. Мне очень нравится иметь дело с маленькими школами в регионах, с маленькими ансамблями, которые не гонятся за деньгами, и им не нужен престиж. Они просто хотят либо исполнять эту музыку, либо петь эти песни, либо танцевать.
Я считаю, что, если вернуться к основам, по которым все работали, освободить учителя от этой безумной писанины, дать ему возможность творчески работать – у нас все будет совсем неплохо, потому что народ у нас творческий, поющий, танцующий, сочиняющий, рисующий.
М.К.: То, чем сейчас я занимаюсь, подходит под определение «просветительство». Помимо статей в журнале «Учитель музыки», мы с коллегами проводим мастер-классы и видеоконференции. Из недавних – план проведения конференция о роли музыки в патриотическом воспитании детей. Сейчас подобная конференция может быть проведена из-за пандемии только в видео-формате, но, возможно, это и к лучшему – в ней смогут принять участие большое количество учителей музыки и музейных работников. Также всегда откликаюсь на предложения выступить на той или иной площадке.
Недавно я была в Орле – там изумительная школа! У них концерты, музеи очень хорошие. Новосибирск произвел на меня просто ошеломляющее в этом отношении впечатление, очень было интересно разговаривать с учителями, просто с ребятами, настолько это все свободно, свежо. К сожалению, в Москве все заформализовано. Чем дальше от регулирующих органов, тем больше свободы у людей: у учителей, у директоров, у преподавателей. Мне очень нравится иметь дело с маленькими школами в регионах, с маленькими ансамблями, которые не гонятся за деньгами, и им не нужен престиж. Они просто хотят либо исполнять эту музыку, либо петь эти песни, либо танцевать.
Я считаю, что, если вернуться к основам, по которым все работали, освободить учителя от этой безумной писанины, дать ему возможность творчески работать – у нас все будет совсем неплохо, потому что народ у нас творческий, поющий, танцующий, сочиняющий, рисующий.
«Я много лет жила в одном доме с внучкой композитора Иванова-Радкевича. Она была моей потенциальной соперницей, мы соревновались с ней, кто лучше выучит гамму»
Д: В одном из своих интервью вы так рассказывали о своем детстве: «Кроватка стояла за стеной папиного кабинета, и изголовье приходилось на то место, где с другой стороны находилась клавиатура». Вы считали, что это абсолютная норма жизни, когда ты засыпаешь под музыку, и что вы не думали, что у вас какая-то особенная жизнь. Расскажите, каково это – быть дочкой Дмитрия Кабалевского.
М.К.: Поделюсь одним из многих эпизодов детства. Я много лет жила в одном доме с внучкой композитора Иванова-Радкевича. Она была моей потенциальной соперницей, мы соревновались с ней, кто лучше выучит гамму. А слышимость была огромная, как будто специальные слуховые отверстия были. И я помню, что мы слышали, когда Оля играла Бетховена, и мама говорила мне: «иди быстренько сыграй то же самое». И мы изо всех сил, сидя у открытых окон, играли одно и то же произведение! Это был невероятный стимул, который не получил своего продолжения. К моему теперь большому сожалению.
Очень мало кто в детстве осознает, что его отец или его мать, или оба родителя – что-то неординарное, что-то выдающееся. Это надо внушать. Мне это не внушалось, и я достаточно поздно осознала, какой величиной был мой отец. Вот сейчас я, например, разбираю его дневники. Рабочие дневники, не домашние. Изучаю период его жизни, когда слова «коммунизм» и «коммунистическая партия» были частью жизни советских людей. Это уже позже, после распада страны, эти слова начали приравнивать к почти ругательным. И люди, которые стояли у руля культурной жизни нашей страны до ее распада, подвергались остракизму. Мой отец был среди них, так как влиял на очень многое. И попал в эту обойму персон нон-гранта. Я читаю его записи о том, через что, через какое сопротивление он проходил на заседаниях в ЦК и в министерстве культуры. Очень больно. Ведь им столько было вложено искреннего желания сделать нашу страну лучше, поднять уровень нашего образования на высочайший уровень.
Я просто поражаюсь, какие невероятные стены он тогда пробил, добившись преподавания музыки по своей программе. И я вижу сейчас, что мы возвращаемся к этим истокам. Те ростки, которые не удалось разрушить, продолжают жить. Музыку Кабалевского исполняют, играют, по его программе работают. Хотя формально она не существует, формально ее нет в перечне рекомендованных программ для школьного образования.
М.К.: Поделюсь одним из многих эпизодов детства. Я много лет жила в одном доме с внучкой композитора Иванова-Радкевича. Она была моей потенциальной соперницей, мы соревновались с ней, кто лучше выучит гамму. А слышимость была огромная, как будто специальные слуховые отверстия были. И я помню, что мы слышали, когда Оля играла Бетховена, и мама говорила мне: «иди быстренько сыграй то же самое». И мы изо всех сил, сидя у открытых окон, играли одно и то же произведение! Это был невероятный стимул, который не получил своего продолжения. К моему теперь большому сожалению.
Очень мало кто в детстве осознает, что его отец или его мать, или оба родителя – что-то неординарное, что-то выдающееся. Это надо внушать. Мне это не внушалось, и я достаточно поздно осознала, какой величиной был мой отец. Вот сейчас я, например, разбираю его дневники. Рабочие дневники, не домашние. Изучаю период его жизни, когда слова «коммунизм» и «коммунистическая партия» были частью жизни советских людей. Это уже позже, после распада страны, эти слова начали приравнивать к почти ругательным. И люди, которые стояли у руля культурной жизни нашей страны до ее распада, подвергались остракизму. Мой отец был среди них, так как влиял на очень многое. И попал в эту обойму персон нон-гранта. Я читаю его записи о том, через что, через какое сопротивление он проходил на заседаниях в ЦК и в министерстве культуры. Очень больно. Ведь им столько было вложено искреннего желания сделать нашу страну лучше, поднять уровень нашего образования на высочайший уровень.
Я просто поражаюсь, какие невероятные стены он тогда пробил, добившись преподавания музыки по своей программе. И я вижу сейчас, что мы возвращаемся к этим истокам. Те ростки, которые не удалось разрушить, продолжают жить. Музыку Кабалевского исполняют, играют, по его программе работают. Хотя формально она не существует, формально ее нет в перечне рекомендованных программ для школьного образования.
Д: У Дмитрия Борисовича позиция по отношению к детям была следующей: «Ребенок должен заниматься только тем, что приносит ему радость». Вы не раз говорили, что такой демократический подход не сделал из вас профессионального музыканта. Расскажите, в каком возрасте вы поняли, что вам этого не хватает, и почему вы не продолжили свое обучение в сознательном возрасте?
М.К.: Продолжить я не могла, потому что такова была система. Я обязана была пройти определенные этапы, сперва должна была быть музыкальная школа. Потом я должна была поступать в училище, либо, если я очень талантлива, то в консерваторию. Я не заканчивала музыкальную школу и талантливой не была - просто неизбежно способна, потому что у меня были музыкальные гены.
Мне просто сказали: «не хочешь — не надо». Но ведь в процессе любого обучения всегда есть период ремесленничества. Папа же считал, что заставлять не надо. И я очень много потеряла в жизни, как понимаю теперь. Поэтому сам журнал, любое интервью, любой разговор я воспринимаю как дань памяти отцу и попытку искупить то, чем я в свое время по собственной глупости отказывалась заниматься.
Меня часто спрашивают, что нужно сделать, чтобы не отбить охоту у ребенка заниматься музыкой. Вы знаете, очень многое зависит от обстановки дома. Если инструмент стоит где-то в дальнем углу или если говорят: «ну ладно, позанимаешься этим потом», то ребенок не преодолеет этот этап ученичества. Чтобы играть и получить от этого удовольствие, ты должен преодолеть самый первый и неинтересный для большинства детей этап. Он неприятен, неизбежен, но он в любой области неизбежен. Пусть даже это вышивка крестом болгарским, но надо научиться вдевать нитку в иголку, закреплять полотно в пяльца. Это тоже трудно, тоже не у всех получается, но, когда ты это научился делать, вот тут-то и начинается творчество.
Нужно посмотреть, как далеко может простираться ваша власть родительская и насколько сильно ребенок будет сопротивляться. Но и заставлять нужно очень аккуратно, внимательно и использовать все возможные средства, чтобы ребенок сам увлекся. Многое еще зависит, конечно, и от креативности родителей. Например, чтобы ребенку было легче учить прелюдии и фуги Баха, можно каждый голос выписывать своим цветом, чтобы ученик отвлекался от формальной стороны. Чтобы ему было очень интересно играть по цвету. Как синестезия у Набокова, если вы помните, когда человек ориентируется по цвету, ты чувствуешь цвет, чувствуешь его запах и у тебя буквально рождаются образы. Существует ведь цветомузыкальное восприятие, как у Скрябина, и это очень интересная сторона музыки, очень любопытная.
М.К.: Продолжить я не могла, потому что такова была система. Я обязана была пройти определенные этапы, сперва должна была быть музыкальная школа. Потом я должна была поступать в училище, либо, если я очень талантлива, то в консерваторию. Я не заканчивала музыкальную школу и талантливой не была - просто неизбежно способна, потому что у меня были музыкальные гены.
Мне просто сказали: «не хочешь — не надо». Но ведь в процессе любого обучения всегда есть период ремесленничества. Папа же считал, что заставлять не надо. И я очень много потеряла в жизни, как понимаю теперь. Поэтому сам журнал, любое интервью, любой разговор я воспринимаю как дань памяти отцу и попытку искупить то, чем я в свое время по собственной глупости отказывалась заниматься.
Меня часто спрашивают, что нужно сделать, чтобы не отбить охоту у ребенка заниматься музыкой. Вы знаете, очень многое зависит от обстановки дома. Если инструмент стоит где-то в дальнем углу или если говорят: «ну ладно, позанимаешься этим потом», то ребенок не преодолеет этот этап ученичества. Чтобы играть и получить от этого удовольствие, ты должен преодолеть самый первый и неинтересный для большинства детей этап. Он неприятен, неизбежен, но он в любой области неизбежен. Пусть даже это вышивка крестом болгарским, но надо научиться вдевать нитку в иголку, закреплять полотно в пяльца. Это тоже трудно, тоже не у всех получается, но, когда ты это научился делать, вот тут-то и начинается творчество.
Нужно посмотреть, как далеко может простираться ваша власть родительская и насколько сильно ребенок будет сопротивляться. Но и заставлять нужно очень аккуратно, внимательно и использовать все возможные средства, чтобы ребенок сам увлекся. Многое еще зависит, конечно, и от креативности родителей. Например, чтобы ребенку было легче учить прелюдии и фуги Баха, можно каждый голос выписывать своим цветом, чтобы ученик отвлекался от формальной стороны. Чтобы ему было очень интересно играть по цвету. Как синестезия у Набокова, если вы помните, когда человек ориентируется по цвету, ты чувствуешь цвет, чувствуешь его запах и у тебя буквально рождаются образы. Существует ведь цветомузыкальное восприятие, как у Скрябина, и это очень интересная сторона музыки, очень любопытная.
«Чтобы играть и получать от этого удовольствие, ты должен преодолеть самый первый и неинтересный для большинства детей этап. Он неприятен, неизбежен, но он в любой области неизбежен»
Д: Представьте, что вы стали министром образования или культуры. Какие у вас были бы первые шаги, что вы бы изменили в первую очередь?
М.К.: Повторюсь, что основное – надо поднимать престиж преподавателя музыки. Именно преподавателя предметов всего эстетического цикла, потому что они все взаимосвязаны. И если работа в этой сфере станет престижной, а за этим – материально благополучной, то за этим потянется и изменение в программах подготовки учителей, и тогда вырастет и уровень преподавания в школах. Можно провести аналогию с врачами, когда все вдруг спохватились, что врачи живут на копейки и нужно вытаскивать медицину из ямы. Отсутствие настоящей культуры – это духовная смерть нации, и мы движемся в сторону этой смерти, она маячит на горизонте. Недавно была передача о женщине, которая была концертмейстером в каком-то большом хоре, не то Соколова, не то в ансамбле Локтева. Она была вся в своей работе, а сейчас она осталась одна, старенькая, больная, 90 лет ей исполнилось. И стали искать участников этого хора или ансамбля; конечно, все скинулись и сразу и деньгами помогли, и лекарствами. Но почему она оказалась в таком положении? Почему до нее никому нет дела? Не обязательно родственникам, просто вообще никому нет дела. Вот эта духовная черствость общества, она очень страшна, и она может привести к очень непредсказуемым, самым печальным последствиям. Поэтому нужно говорить о резком, очень резком поднятии престижа педагога.
М.К.: Повторюсь, что основное – надо поднимать престиж преподавателя музыки. Именно преподавателя предметов всего эстетического цикла, потому что они все взаимосвязаны. И если работа в этой сфере станет престижной, а за этим – материально благополучной, то за этим потянется и изменение в программах подготовки учителей, и тогда вырастет и уровень преподавания в школах. Можно провести аналогию с врачами, когда все вдруг спохватились, что врачи живут на копейки и нужно вытаскивать медицину из ямы. Отсутствие настоящей культуры – это духовная смерть нации, и мы движемся в сторону этой смерти, она маячит на горизонте. Недавно была передача о женщине, которая была концертмейстером в каком-то большом хоре, не то Соколова, не то в ансамбле Локтева. Она была вся в своей работе, а сейчас она осталась одна, старенькая, больная, 90 лет ей исполнилось. И стали искать участников этого хора или ансамбля; конечно, все скинулись и сразу и деньгами помогли, и лекарствами. Но почему она оказалась в таком положении? Почему до нее никому нет дела? Не обязательно родственникам, просто вообще никому нет дела. Вот эта духовная черствость общества, она очень страшна, и она может привести к очень непредсказуемым, самым печальным последствиям. Поэтому нужно говорить о резком, очень резком поднятии престижа педагога.
Д: Следите ли вы за музыкальными тенденциями массовой культуры, и какую музыку вы слушаете сейчас помимо академической, какие направления вызывают у вас интерес?
М.К.: Никакие. Понимаете, их нет. То, что творится в эфире, на эстраде – это соревнование денег, спонсоров, физической подготовки и крепких нервов. Все. Слушать то, что происходит, просто невозможно. К тому же с помощью современных технологий можно допеть что угодно и как угодно. Силой обстоятельств я слышала, какие звуки исторгает из себя человек на сцене и как это слышит зритель через микрофон с помощью звукорежиссера. Я так понимаю, что и я могу выйти на сцену и спеть не хуже иных, если будет соответствующее оборудование, деньги, спонсор, и, как говорится, мохнатая лапа, которая меня туда пропихнет.
Мой папа был знаком с Александром Вертинским и рассказывал мне, как однажды его провели после концерта к нему за сцену. Папа сделала ему комплимент: «Как вы хорошо сегодня пели!» А он говорит: «Вы знаете, я сегодня очень плохо пел, мне мешает пластырь». И показывает свой перебинтованный мизинец. Всего-навсего порез на пальце мешал сосредоточиться и создать образ на сцене. А как можно сосредоточиться и создать образ на сцене, если вокруг тебя пляшут десять молодых людей с обнаженными торсами, сзади у тебя фейерверки, дым по сцене? Я помню, что года три-четыре назад был концерт, на котором выступал тенор и две певицы-сопрано. Это был новогодний концерт и у них в руках были бокалы с шампанским. Одна из певиц попыталась чокнуться, но двое других от нее отошли, хотя это уже был заключительный аккорд. То есть настолько не принимаются лишние движения, что разрушают образ. А у нас просто аэробика на сцене.
М.К.: Никакие. Понимаете, их нет. То, что творится в эфире, на эстраде – это соревнование денег, спонсоров, физической подготовки и крепких нервов. Все. Слушать то, что происходит, просто невозможно. К тому же с помощью современных технологий можно допеть что угодно и как угодно. Силой обстоятельств я слышала, какие звуки исторгает из себя человек на сцене и как это слышит зритель через микрофон с помощью звукорежиссера. Я так понимаю, что и я могу выйти на сцену и спеть не хуже иных, если будет соответствующее оборудование, деньги, спонсор, и, как говорится, мохнатая лапа, которая меня туда пропихнет.
Мой папа был знаком с Александром Вертинским и рассказывал мне, как однажды его провели после концерта к нему за сцену. Папа сделала ему комплимент: «Как вы хорошо сегодня пели!» А он говорит: «Вы знаете, я сегодня очень плохо пел, мне мешает пластырь». И показывает свой перебинтованный мизинец. Всего-навсего порез на пальце мешал сосредоточиться и создать образ на сцене. А как можно сосредоточиться и создать образ на сцене, если вокруг тебя пляшут десять молодых людей с обнаженными торсами, сзади у тебя фейерверки, дым по сцене? Я помню, что года три-четыре назад был концерт, на котором выступал тенор и две певицы-сопрано. Это был новогодний концерт и у них в руках были бокалы с шампанским. Одна из певиц попыталась чокнуться, но двое других от нее отошли, хотя это уже был заключительный аккорд. То есть настолько не принимаются лишние движения, что разрушают образ. А у нас просто аэробика на сцене.
БЕСЕДОВАЛ: ДМИТРИЙ КОМАРОВ
